Предлагаемая Лаканом концепция личности напрямую связана с теорией знака. Лакан понимал личность как знаковое, языковое сознание, структуру же знака психологизировал, рассматривая ее с точки зрения психологической ориентации индивида, т. е. в его понимании, с позиции проявления в ней действия бессознательного, реализующегося в сложной диалектике взаимоотношения «нужды» и «желания».

Поскольку знание о себе мы получаем в качестве реакции на наше поведение людей со стороны, Я – это данность для Другого, предмет интерпретации меня Другим. Отсюда и возникают внутреннее напряжение, чувство страха, волнение, возникающее из сознания зависимости моей идентичности от признания Другого. В стихотворении Vlad’а ПRЯхина «Ушедшее “я”» Я – это лирический субъект, описывающий свои переживания.

другой – это зеркальное подобие Я, образ Я найденный вовне. Если субъект формирует связь со своим образом, то эти другие становятся теми, с кем он себя отождествляет. В нашем случае таковыми являются «любимый учитель» и «приятель по школьной рок-группе», которых можно считать двойниками лирического субъекта:

а сам я отстался
без «я»
сначала с чужим
взятым у любимого учителя и у приятеля по школьной рок-группе

Лакан утверждает, что человек никогда не тождествен какому-либо своему атрибуту, его Я никогда не может быть определимо, по причине постоянных поисков самого себя, оно способно быть репрезентировано только через Другого, через свои отношения с другими людьми. Однако при этом никто не может полностью познать ни самого себя, ни другого, т. е. не способен полностью войти в сознание другого человека.

По мнению Мадана Сарупа, «Лакан проводит разграничение между нуждой (чисто органической энергией) и желанием, активным принципом физических процессов. Желание всегда лежит за и до требования. Сказать, что желание находится за пределами требования, означает, что оно превосходит его, что оно вечно, потому что его невозможно удовлетворить. Оно навеки неудовлетворимо, поскольку постоянно отсылает к невыразимому, к бессознательному желанию и абсолютному недостатку, которые оно скрывает. Любое человеческое действие, даже самое альтруистическое, возникает из желания быть признанным Другим, из жажды самопризнания в той или иной форме. Желание – это желание ради желания, это желание Другого».

Если обратиться к лакановскому представлению о характере языкового становления субъекта, то «порядок Воображаемого» характеризует до-эдиповскую стадию развития сознания. Я жаждет слиться с тем, кто воспринимается как Другой, поэтому на данном этапе своего становления не может быть целостной личностью, по самому характеру своей природы оно испытывает глубинную разорванность. Другой – это «неизреченное переживание», к которому субъект стремится. Другой – то самое «ушедшее “я”», тот в честь кого названо стихотворение и по кому так сильно скучает лирический субъект:

я видел, как оно уходило под музыку Beatles и Rolling Stones
в брюках «клеш» и с гитарой, куда-то на Запад, в Европу
в Нью Йорк и дальше, в Калифорнию –
туда, где все было «можно» от тутошнего «нельзя»
или
как мое «я» пересекло границу?
уехало в турпоездку и не вернулось?
было застрелено гангстерами в Чикаго или бандитами в Оклахоме?
или устроилось на автозаправке в Аризоне
и смотрит сейчас на синее вечернее небо
над гребнями красноватых гор?

Объектом А является то, что вызывает «желание». Лакан изобретает «алгебраический» знак, означающий этот всегда недостающий предмет, и называет его «объект маленькое а» (object petit a). Этот объект можно понять как то, что мы любим в Другом, нечто такое, что желали бы сами, и поэтому с помощи травм и фантазии придаем Другому особенный, сакральный статус. Этим самым сакральным предметом становится портрет, подаренный лирическому субъекту женщиной на улице. В этом портрете он узнал «свое ушедшее “я”». Таким образом, с помощью Объекта А заполняются недостатки реальной жизни, что обеспечивает субъекту прибавочное наслаждение.

Момент вторжения Объекта А в мир субъекта, именуемый Пунктом Пристегивания – это встреча субъекта с женщиной, подарившей ему «папку», на улице.

Несомненно, в стихотворении возникает идеал-я, ведь Другой достоин любви, в нем есть то, чего не хватает мне. Во мне – нехватка. В Другом – единство, владение собой, свобода движения. Мой идеал – вне меня. Мой идеал смотрит на меня. И идеал субъекта – те, трепетные чувства, которые дарило ему «ушедшее “я”»:

иногда я думаю о том, как поживает мое прежнее «я»?
живо ли оно?
я не помню его лица
помню только чувство замирания по ночам
так бывает, когда падаешь в бездну
я и сейчас падаю по ночам
но мое новое «я» не боится разбиться
оно ничего не боится и ничего не любит беззаветно
как любило то, которое ушло от меня много лет назад

Я-идеалом Лакан называет взгляд на себя со стороны, поиск привлекательных сторон в себе и в мире. Прошлое, когда «я» было с ним, кажется субъекту привлекательнее настоящего, поэтому его нынешние хорошие качества описаны скупо, всего двумя строчками, да еще и последними:

просто с возрастом я стал больше беспокоиться о других
и меня беспокоит его судьба

Эрос – воображаемая функция любви, имеющая экономический подтекст. Субъект не знает, что сделать с портретом:

я не знаю что мне делать с эти портретом
имею ли право публиковать его? Поместить в книге?
какую надпись я сделаю относительно авторства?
я не знаю

Возникает двоякая ситуация: с одной стороны субъект хочет оставить след об «ушедшем “я”» в истории, опубликовать, чтобы Оно жило в душах других людей, но с другой стороны – публикация – это получение прибыли. В его голову закрадывается идея продать свой Идеал.

Агапэ – любовь, служащая фундаментом, основой мира. Это открытие последней тайны любви, лишенное экономического подтекста. Итогом размышлений лирического субъекта становится решение отпустить прошлое:

изображение моего «я» лежит в ящике моего письменного стола
а само оно странствует в далеких неведомых краях
и если я не догнал его тогда
то теперь и не помышляю это сделать

Он перешагнул через свою гордость и смирился с тем, что будущее не узнать, перестал бороться с судьбой, которая давала знаки, когда он пытался «догнать себя»:

длиннополое пальто мешало
встречный ветер останавливал дыхание
ледяные иголки кололи лицо

Так, в стихотворении, помимо мотива предвиденья, актуального еще с Античности, появляется христианский мотив смирения как пути к Богу.