Книга Бориса Колымагина «За поворотом: Стихи» (М.: Виртуальная галерея, 2019) привлекла внимание Бориса Шифрина. Его рецензия на сборник была опубликована в журнале «Футурум АРТ» № 1 (50), 2020.

Новая поэтическая книжка Бориса Колымагина отнюдь не броская, но необычная, и при этом формула необычности нам в руки так просто не дается.

Лирические этюды‑размышления, вошедшие в сборник, разделены на главки «Аутентичный файл», «Земля туристов», «Журнал наблюдений», «В Завидове», «У церковной ограды», «Бортеневское сражение». Но о чем бы ни писал Колымагин, у автора нет ничего постановочного. В его зарисовках контур не обведен резкой линией, но зато возникает ощущение атмосферы, атмосферичности всего происходящего. И в поэзии это на грани открытия. Почему? А потому что происходящее, если мы говорим о лирике, — это всегда нечто внутреннее, оно с душой и в душе происходит. И то, что с таким происходящим принято добиваться постановочных эффектов, — это беда. Это риторика. И та резкая артикуляция, резкие контуры внутреннего состояния, которые мы встречаем в поэзии — это результат техник анализа и рефлексии, а не чуткой интроспекции. А правда состоит в том, что наша душа не видит свое переживание с такой членораздельностью, с какой можно видеть ландшафт, хоть городской, хоть сельский. Таким образом, высшая точность не в том, чтобы представить карту переживания, а в том, чтобы правдиво передать этот модус естественной неопределенности душевного самочувствия. Может это проявляться и в обращенности к пейзажу, в видении внешнего ландшафта, но в видении не чертежно-фиксирующем, а опосредованном настроением. Причем прямо передать настроение тоже нельзя, а вот так косвенно — можно. Вот начинается у Колымагина описание, речного или приморского житья-бытья, и вдруг прерывается: да ну его. Вот эти перерывы, уклонения от старательной зарисовки, они-то и передают главное — спонтанность и незаготовленность всего, что как-то является душе. И главное, — реакций самой души. И при этом мы имеем дело не с созерцательной жизнью, эта спонтанность актуализируется странствиями, путешествиями, кочующим образом жизни. Ведь Колымагин не домосед, он странствователь.

Мне кажется, это очень непросто, дать слово такой поэзии. В связи с занятиями, делами, наблюдением над окружением. Вот надо научиться жить рядом, рядом, бок о бок с этим происходящим в тех или иных местах, здесь и сейчас, но не отождествляясь. Это не так, как наставляет художника старинный китайский трактат: хочешь написать бамбук или бабочку — стань бамбуком или бабочкой. Настроение у Колымыгина другое. Вот, братцы, можно и стать бамбуком, но ведь, слава богу, есть зазор, есть живая неопределенность, и, главное, ежели у нас есть возможность стать бамбуком, то это потому, что это всего лишь одна из возможностей, и вот это-то и хочется почувствовать. Эту спонтанность, эту свободу житья-бытья.

Интересно, что этот способ подмечания как бы и со стороны, но и не со стороны, и дело возможно в том, что глаза примечают, может, и со стороны, но ноги-то, когда своими ногами идешь, уже и не со стороны, так что это и опыт включенности тоже. У этих органов восприятия разные способы обвести контуром некий локус. В итоге и сам объект оказывается композитом.

Болото. И рядом с болотом
построен стекольный завод,
и тянется серое что-то
заводоболоту в обход.

Ну, вот не только ноги, и не только зрение, но еще какой-то орган тоскливого не то что любопытства, но ждешь, должно же это закончиться и начаться что-то другое! (Из окна электрички уже иначе, но ждешь), и еще наше «эх» на выдохе, и все это уже мысленно.

У тянущегося завода своя тягучесть-вязкость, у болота другая, а серое что-то еще как-то иначе тянется. Тягучесть тоже взывает к органу восприятия (какому-то особому!), в нем доминирует странный такой хронотоп. В русской поэзии о тягучести замечательно было написано. Но там была речь о тягучести золотистого. «Золотистого меда струя из бутылки текла…». Нет, тут уже не тягучесть, если тянется нечто серое. Болото затягивает. Это даже не тянучки, памятные с детства, «навязающие» на зубах. Но тянучки уже немного ближе. Да, так ведь и стекло тянется, когда его производят, выдувают. Но стекольный завод — это не мастерская. Вряд ли тут отливают. Тут фабрикуют. Возможно, вместе с болотом. Все это привычно, все так и есть.

Борису Колымагину, с его неоседлым способом существования, приоткрывается нечто в опыте окружающего. И в первую очередь в опыте изначально не артикулированного внутреннего впечатления. Мне кажется, ему удается эта интонация, это созвучие неброскому. Это не такой простой камертон. Примерно так:

Забудешь как дверь открыть,
вращаешь ключ не туда,
войдешь — и знакомых предметов напасть
загомонило.
пыль на книгах
и грудой консервы — гряда.
Листья шуршат — дождь.
Сядешь на стул: было.

В заключение хотелось бы сказать несколько слов о структуре книги «За поворотом». Кроме поэтических разделов в нее входит послесловие Данилы Давыдова и рисунки Дмитрия Авалиани. Интересна цветная вклейка с репродукцией картины Виктора Николаевского «Пламенный дух Колымагин в технике коллажа» (2018). На обложку вынесены высказывание Всеволода Некрасова: «Кто русский интеллигент? Русский интеллигент — Иван Телегин и Борис Колымагин», а также отзывы Юрия Орлицкого, Людмилы Вязмитиновой и Сергея Морейно.